Неточные совпадения
«Ну так что ж! И пожалуй!» — проговорил он решительно, двинулся с моста и направился в ту сторону, где была
контора. Сердце его было пусто и глухо. Мыслить он не хотел. Даже тоска прошла, ни следа давешней энергии, когда он
из дому
вышел, с тем «чтобы все кончить!». Полная апатия заступила ее место.
И он быстро
вышел из комнаты, поскорей протесняясь через толпу на лестницу; но в толпе вдруг столкнулся с Никодимом Фомичом, узнавшим о несчастии и пожелавшим распорядиться лично. Со времени сцены в
конторе они не видались, но Никодим Фомич мигом узнал его.
— Так не верите? А об чем вы без меня заговорили, когда я тогда
из конторы вышел? А зачем меня поручик Порох допрашивал после обморока? Эй ты, — крикнул он половому, вставая и взяв фуражку, — сколько с меня?
Из окна
конторы высунулось бледное, чернобородое лицо Захария и исчезло; из-за угла
вышли четверо мужиков, двое не торопясь сняли картузы, третий — высокий, усатый — только прикоснулся пальцем к соломенной шляпе, нахлобученной на лицо, а четвертый — лысый, бородатый — счастливо улыбаясь, сказал звонко...
Не слушая помощника смотрителя и не глядя вокруг себя, он поспешно
вышел из коридоров и направился в
контору. Смотритель был в коридоре и, занятый другим делом, забыл вызвать Богодуховскую. Он вспомнил, что обещал вызвать ее, только тогда, когда Нехлюдов вошел в
контору.
И
выйдя из почтовой
конторы, он велел извозчику ехать в острог.
— Нельзя здесь дожидаться, пожалуйте в
контору, — опять обратился фельдфебель к Нехлюдову, и Нехлюдов уже хотел уходить, когда
из задней двери
вышел смотритель, еще более смущенный, чем его подчиненные. Он не переставая вздыхал. Увидав Нехлюдова, он обратился к надзирателю.
Мы
вышли из ворот и разошлись. Огарев пошел к Маццини, я — к Ротшильду. У Ротшильда в
конторе еще не было никого. Я взошел в таверну св. Павла, и там не было никого… Я спросил себе ромстек и, сидя совершенно один, перебирал подробности этого «сновидения в весеннюю ночь»…
— Он самый. Утром даве я встаю,
вышла из балагана, вот этак же гляжу, а у нас лужок мужик косит. Испугалась я по первоначалу-то, а потом разглядела: он, Окулко. Сам пришел и хлеба принес. Говорит, объявляться пришел… Докошу, говорит, вам лужок, а потом пойду прямо в
контору к приказчику: вяжите меня…
Тетюева взорвало, он наотрез отказался идти в
контору и тут же, не
выходя из-за стола, подал в отставку.
А тем временем
из маленькой школы
вышло дело. О.И. Селецкий, служивший в
конторе пароходства братьев Каменских, собрал нас, посетителей школы, и предложил нам подписать выработанный им устав Русского гимнастического общества.
Некоторые
из собак гуляли по двору. Тут были и щенки, и старые, и дворовые, и охотничьи собаки — словом, всех пород. Лиска чувствовала себя не в своей тарелке и робко оглядывалась.
Из конторы вышел полный коротенький человек и, увидав Лиску, спросил...
— Да, наш капказец, юнкарь! — ответил Размоляев и
вышел из сторожки вместе с барином. — Вот, пожалуйте в
контору, там есть приказчик, так к нему обратитесь, — указал он на белое одноэтажное здание с вывеской «
контора».
Подпоручик Иванов
вышел в отставку и с Кавказа, где квартировал его полк, приехал в один
из городов средней России. Еще будучи юнкером, он получал от своей единственной родственницы, старушки тетки, жившей в этом городе, небольшие суммы денег и теперь, бросив службу «по служебным недоразумениям», приехал к тетке, чтобы пока, до новой должности, пережить трудное время. Дорогой Иванов скромно мечтал о какой-нибудь должности на железной дороге или в
конторе, о чистенькой комнатке, о женитьбе.
Елена,
выйдя от полковника со двора, чувствовала, что у ней колени подгибаются от усталости; но третий адрес, данный ей
из конторы, был в таком близком соседстве от дома полковника, что Елена решилась и туда зайти: оказалось, что это был маленький частный пансион, нуждающийся в учительнице музыки. Содержательница его, сморщенная старушонка в грязном чепце и грязно нюхающая табак, приняла Елену довольно сурово и объявила ей, что она ей больше десяти рублей серебром в месяц не может положить.
Задёрганный думами, устав от них, Артамонов младший решил молчать и ждать. Думы о Носкове не оставляли его, он хмурился, чувствовал себя больным, и в обед, когда рабочие
выходили из корпусов, он, стоя у окна в
конторе, присматривался к ним, стараясь догадаться: кто
из них социалист? Неужели — кочегар Васька, чумазый, хромой, научившийся у плотника Серафима ловко складывать насмешливые частушки?
Собственно
контора одним окном
выходила на дорогу, а двумя другими на прииск, так что Бучинский из-за своего письменного стола мог видеть всякого, кто ехал на прииск или с прииска, а также и то, что делалось на прииске.
Содержание ее состояло в следующем: один русский помещик-агроном, для лучшего устройства своего хозяйства на иностранный манер, разделяет сельское управление на несколько частей и каждую вверяет особому наемному управителю или директору, в числе которых находится ученый немец и еще, кажется, один семинарист; все директоры должны сноситься между собою письменно или словесно в
конторе, не
выходя из назначенной им колеи, не переступая пределов их власти.
Когда я, отуманенный,
вышел из карцера, тюремная крыса, исполнявшая должность «старшего», опять крадучись, ползла по коридорам отбирать от надзирателей на ночь ключи в
контору, и опять Яшка бесстрашно заявлял ей, что он все еще продолжает стоять за бога и за великого государя…
Щур послал свои пятнадцать рублей, я получил газеты и письма, и мы
вышли из почтовой
конторы…
И вот, — как это ни смешно вам покажется, —
выйдя из уборной, мы заблудились в коридоре. Отворяем одну дверь — уборная, отворяем другую —
контора цирка, третья — опять чья-то уборная. Темно, бредем почти ощупью, очень весело настроены и, повторяю, оба пьяны.
Когда в Царицыне Меркулов писал письма, он, от бессонной ночи и душевного волненья, написавши адрес Веденеева: «На Гребновскую пристань», бессознательно поставил его и на письме к Зиновью Алексеичу.
Из этого путаница
вышла. Хорошо еще, что Веденеев был у Макарья, а то бы письмо к Доронину так и завалялось в почтовой
конторе.
На другой день рано поутру Меркулов отправил с письмами двуконную эстафету. Ради верности сам на почту ходил, сам письма сдал.
Выходя из почтовой
конторы, встретился с Корнеем Евстигнеевым.
Хромой получает свою обувь, шапку и ружье. С легкой душою
выходит он
из конторы, косится вверх, а на небе уж черная, тяжелая туча. Ветер шалит по траве и деревьям. Первые брызги уже застучали по горячей кровле. В душном воздухе делается всё легче и легче.
На краю города, в стороне от шоссе, стоит грязное двухэтажное здание с маленькими окнами в решетках. Поздним вечером к железным воротам подкатил автомобиль,
из него
вышли двое военных и прошли в
контору. В темной
конторе чадила коптилка, вооруженные солдаты пили вино, пели песни.
Выходя в час
из мастерской, Александра Михайловна слышала, как хозяин кричал в
конторе на Василия Матвеева, а тот суетился, разводил руками и что-то объяснял Семидалову.
Обстановка самая заурядная, в старых декорациях, с старой бутафорией. Из-за всякого костюма
выходила переписка с
конторой, что и до сих пор еще не вывелось на казенных сценах. Чиновничьи порядки царили безусловно. На прессу по отделу театра надет был специальный намордник в виде особой цензуры при ведомстве императорского двора.
Узелков пошагал
из угла в угол, подумал и решил, скуки ради, повидаться с Шапкиным. Когда он
вышел из гостиницы и тихо поплелся на Кирпичную улицу, был полдень. Шапкина он застал в
конторе и еле узнал его.
Из когда-то стройного, ловкого стряпчего с подвижной, нахальной, вечно пьяной физиономией Шапкин превратился в скромного, седовласого, хилого старца.
— Славная она баба, — рассуждал он, возвращаясь домой
из конторы, — простая, добрая, хорошая
из нее жена
выйдет…
Молодой человек схватился за мысль хоть на некоторое время уйти
из конторы, быстро взял шляпу и
вышел вместе с графом Сигизмундом Владиславовичем.
Подъехав к железным воротам тюрьмы, Николай Герасимович со спутниками
вышли из кареты, вошли через ворота во двор и прошли через него к большому подъезду, ведущему в
контору тюрьмы.
— Да, так и сделаю… — сказал он вслух,
вышел из кабинета, а затем и
из конторы.
Через какие-нибудь полчаса, когда Дмитрий Павлович, наскоро выпив стакан чаю,
вышел из дому и подъезжал к
конторе, ему еще раз пришлось убедиться, что старик Алфимов «спешит».
Граф Сигизмунд Владиславович
вышел из кассы и отправился в кабинет «самого», как звали в
конторе Корнилия Потаповича Алфимова.